Абаканский рудник компании "Евразруда", расположенный в городе Абазе, закрыт не будет, пообещал врио главы Хакасии Виктор Зимин в ходе встречи с работниками предприятия и с жителями города.
По его словам, сложная экономическая ситуация на мировых рынках сильно ударила по компании "Евразруда", однако Абаканский рудник – градообразующее предприятие, и если производство будет сокращено, работу потеряют более тысячи человек.
"Это 510 миллионов заработной платы, плюс сфера услуг: больницы, детские сад, школы, дороги, магазины. Потому что вы эти деньги тратите в своем городе, вы тоже инвесторы Абазы. В городе живет почти 18 тысяч человек и все они, так или иначе, зависят от рудника. Мы не дадим шахте закрыться и не позволим городу рухнуть ни при каких условиях", – заявил он.
В сложившейся ситуации, как считает Зимин, есть два варианта развития событий: или правительство республики найдет совместные пути решения с компанией "Евразруда" или регион возьмет на себя обязательства по работе предприятия, создав на его основе государственно-частное партнерство.
"В крайнем случае, республика возьмет кредит на обновление производства. Модернизируем предприятие и будем сами продавать руду. Если нужно, поедем в Китай. Но тогда для данного инвестора путь в Хакасию будет закрыть навсегда", - пояснил Зимин.
Выборы губернатора Хакасии состоятся 8 сентября 2013 года. Зимин уже зарегистрирован для участия в них, следовательно, обещания он дает с прицелом на будущую пятилетнюю работу главой региона.
А мне вот что вспомнилось. Четверть века назад перестроечную прессу облетело такая остроумная инвектива советской системе хозяйствования: мы копаем руду, чтобы выплавить сталь, чтобы сделать экскаваторы, чтобы копать руду. Какой «глубокий эконом» это сочинил – не помню, но тогда это казалось необычайно верным и точным. И вывод был один: пора наконец свергнуть совок, построить нормальную экономику, стать частью глобального рынка, а если и производить, то только то, что этот рынок требует.
Правду говорят: поаккуратнее с мечтами – могут сбыться. И вот – сбылось. Мы вошли в капитализм, стали частью глобального рынка, производим не то, что велит разруганный в хвост и в гриву Госплан, а то, что требует глобальный рынок. Или не производим – если не требует. Правда, надобно признать, вошли мы не в парадную залу этого самого капитализма рыночной цивилизации, а на убогие задворки – в качестве сырьевого придатка, но ведь вошли же, вошли!
Но вот случилась оказия: цены на наше сырьё упали. И производить стало невыгодно. Владелец шахты терпит убытки, а цены всё не выправляются. Известное дело – кризис. По всем капиталистическим правилам игры – шахту надо закрывать, сколько ж терпеть убытки? Но тут вмешивается такое соображение, такая малая малость, как люди, которые на этой шахте работают. Так-то фиг с ними, с унтерменьшами-замкадышами, но выборы через неделю, и о них – вспомнили.
Закрытие шахты, карьера, всегда маленькая человеческая трагедия. Только вот не надо думать, что это у нас такие убогие совки, которые не хотят менять место работы, учиться, перепрофилироваться и т.п. Простые люди на всём земном шаре стараются работать на одном месте, и при возможности всю жизнь. Это тончайшая прослойка яппи скачет с одного места на другое, перелетает из страны в страну, ради нескольких строчек в СV. Но большинство – совсем другие. И на этих других держится мир.
Мой давний бельгийский сослуживец рассказывал, как он участвовал в профессиональной реабилитации тружеников закрывавшихся шахт в Бельгии. Этим людям давали большие компенсации, возможность бесплатного переобучения, а они - счастья своего не понимали, хотели в шахту, ностальгировали, как он рассказывал, по шкафчику, в который вешали одежду, переодеваясь в рабочую спецовку.
Но это в Европе, а Европа, как известно, заселена плотно и равномерно, жизнь есть повсюду, следовательно, есть и шанс найти работу. Иное дело – наши необъятные просторы, такого шанса не дающие. У нас новые города и посёлки вырастали чаще всего при заводах, при шахтах – это знаменитые наши моногорода, от которых – «хоть три года скачи – ни до какого государства не доскачешь». В таких городах, которых у нас большинство в Сибири, да и не только в ней, закрытие предприятия – это закрытие города. Так случилось бы в Абазе: там из 18 тыс. населения – тысяча работает на шахте, остальные - так или иначе тоже кормятся от шахты. Эти люди оказываются лишними. Не на шахте – в жизни.
Мало того. В нашей стране есть такая специфическая особенность, которой нет в странах, на которые мы столь малоуспешно равняемся. У нас предприятие, притом не только градообразующее, - это центр жизни. Всей жизни вообще. Человек жил в заводском доме , да я и сама жила в таком в подмосковном Егорьевске, дети ходили в заводской сад, ездили в пионерский лагерь, принадлежащий заводу, родители – в дом отдыха.
Завод – центр не только социальной, это б ещё ладно, но и чисто технической жизни, он поддерживал инфраструктуру поселения. Нередко от него в самом прямом смысле зависела жизнь: посёлок обогревался теплом его котельной, иногда вода использовалась в техпроцессе для охлаждения и одновременно это «бросовое» тепло шло на обогрев домов. Приватизация подобного предприятия наносит удар по коммуналке, от которого той крайне трудно оправиться. При этом всех можно понять: частный собственник, особенно в кризисную пору, стремится сбросить непрофильные активы, которые притом только забирают деньги. Да и вообще не для того он пришёл, частный собственник, чтобы возиться с детсадами и тротуарами. Моя кузина побывала в городе своего детства – в Коврове. Там, говорит, исчез даже…тротуар. И не мудрено: два военных завода, которые «держали» город, - закрылись. Это очень естественно и типично, более того, чудом было бы противоположное.
Лет пятнадцать назад, в пылу капиталистических преобразований, ещё можно было надеяться на «невидимую руку рынка», которая каким-то магическим образом всё исправит и направит. Сегодня, слава Богу, крепнет понимание, что рынок сам по себе совершенно не приводит к процветанию. И в этом нет ничего необычного, связанного с загадочной русской душой или родимыми пятнами социализма.
Поэтому разумные администраторы любыми способами пытаются сохранить хозяйственную жизнь на плаву – и в этом проявляется их здоровый государственный инстинкт. Ровно так поступают во всех странах, даже в тех, откуда исходят учения о вреде всякого государственного участия в экономике. Это учение – чисто экспортный продукт, у себя дома учителя вмешиваются, регулируют, субсидируют. Это разумная государственная позиция. И врио Главы Республики Хакасия Виктор Зимин – среди этих разумных администраторов. Он – из здешних мест, и понимает: исчезнет рудник – исчезнет жизнь.
Как его сохранить? Ну, обычный способ – попросить кредит у Центра; вроде бы такой кредит намереваются дать. А вот как будут действовать дальше – не вполне ясно. И это самое интересное. Зимин обещает создать частно-государственное партнёрство, т.е. местная администрация, надо понимать, войдёт в состав собственников. Или даже просто будет владеть и управлять шахтой сама. На этот счёт Зимин выразился довольно загадочно: "В крайнем случае, республика возьмет кредит на обновление производства. Модернизируем предприятие и будем сами продавать руду. Если нужно, поедем в Китай. Но тогда для данного инвестора путь в Хакасию будет закрыть навсегда".
Последнее предложение немножко удивляет: это что же – выгонят «эффективного собственника»? Как-то прямо по-большевицки получается… Уж не большевик ли тов. Зимин часом? А что, может и так. Ведь и те, исторические, большевики когда-то пришли к власти в момент разрухи и упадка и, надо признать, разруху преодолели. Большевицкие методы никогда не бывают прекрасными и желанными, но иногда оказываются единственно возможными. Вот и тов. Зимин, своим умом и народным здравым смыслом, исходя их ситуации, пришёл к такой мысли: надо брать дело в свои руки. Не от теории он шёл – тов. Зимин, судя по официальной биографии, даже и такой малости, как высшее образование не имеет – а от практики, от жизни, от земли. И это особенно ценно.
К каким результатам может привести проект Зимина? Ну, непосредственную, сегодняшнюю задачу – избрание на пост главы региона и закрепление на нём – решит. Он немедленно станет отцом и благодетелем, спасителем если не отечества, то отдельно взятого города. Но повысить цену на сырьё – в этом он не властен, эту цену определяет биржа и больше никто. Такое положение называется «идеальная конкуренция»: продавец не сам определяет цену. Если эта цена будет низкой – новый собственник, любой, окажется ровно в том же положении, что и Евразруда: он будет нести убытки.
В этом тоже нет ничего удивительного и замысловатого. Торгующий продуктами, извлекаемыми из земли, никогда не имел прочного богатства. И никогда не мог прокормить большого населения. Большое население такому государству – без надобности, оно – обуза, как, в сущности, обузой являются для сегодняшней Росси все эти малые города, не говоря уж о деревнях. После Второй мировой войны и разгрома Германии, ещё до плана Маршалла, был принят так называемый план Моргентау – деиндустриализации Германии и превращения её в чисто сельскохозяйственную область. Так вот немедленно выяснилось, что эта территория не способна прокормить такое огромное количество народа. Промышленность способна, а земля – нет. И был принят план Маршалла, предусматривающий индустриализацию Европы.
Разбогатевшие на протяжении всей известной истории города и страны чаще всего вообще не имели ни земельных, ни сырьевых ресурсов. «Богатство народов» создаётся в сфере обрабатывающей промышленности, а не сырья. Это вековая мудрость человечества, которая не подвергалась никакому сомнению вплоть до второй половины прошлого века. Экономисты и государственные деятели обсуждали только то, как развивать промышленность, а не нужна ли она в принципе. Упадок промышленности ведёт к бедности и упадку – мы продемонстрировали это своим опытом, хотя вообще-то об этом подробно писали с 17-го века: тот, кто продаёт сырьё и покупает изделия, ведёт невыгодную торговлю. А кто поступает наоборот – выгодную. Вот её-то и надо стремиться вести. Это и будет радикальное решение. Тоже, между прочим, большевистское: они придавали индустриализации огромное, почти сакральное значение.