В те времена многие романы заканчивались описанием демонстрации или хотя бы массового праздника. А уж сколько их было в живописи – думаю, без счёта. Между прочим, в главном подъезде высотки на Котельнической на стене нарисована она – первомайская демонстрация. Что с нею сталось после всех ремонтов – не знаю, я видела её довольно давно. Первомайская демонстрация была и символом единения народа и одновременно просто праздником, отдушиной в череде тяжких трудовых будней: работали-то тогда не так и не столько, как нынче. Ну и ещё праздник весны: во всех северных странах люди радуются, что дожили до солнышка, до травки. Даже в не особо холодной Швейцарии справляют праздник, когда коров впервые после зимы выгоняют на пастбище. Так что не случайно первомайская демонстрация была концентрацией ликования, чистой радости. Вот об этом и горельеф Вучетича.
Горельеф этот не истребили полностью просто по недосмотру уничтожителей, а вообще-то его закрашивали, заколачивали, кажется, фанерой – чтоб скрыть от глаз, будто и не было его вовсе. Произошло это в хрущёвские времена, когда на смену сталинской имперской красивости пришёл аскетичный «суровый стиль», быстро соскользнувший в бесстилье. И вот теперь горельеф открыли, отчистили, и восстановили: оказалось, что и повреждён-то он был не слишком.
Но я не про восстановление и восстановителей, я про то, давнее, уничтожение.
Вопрос: зачем?
Что-то тут было, конечно, от иконоборчества: победившее направление уничтожает святыни побеждённого. Есть тут и подсознательная зависть к силе и славе и желание опять-таки стереть следы этой самой славы. Что-то вроде сноса советских памятников в Польше и на Украине.
Но это не полное объяснение. Ведь при Хрущёве идеологическая парадигма радикально не поменялось да и первомайские демонстрации не отменили: точно так же ходили, радовались, флагами махали. И Вучетич вовсе не впал в немилость. Ну, изменился художественный стиль – велика беда!
Мне кажется, причина тут не внешняя, не политическая или идеологическая – она коренится в душевной глубине русского народа. У нашего народа есть саморазрушительная потребность – зачёркивать своё прошлое. В 20-е года был даже почти официальный агитпроповский термин – «проклятое прошлое» - это, понятно, про то, что было «при царе». Такой же подход был к Сталину – после его развенчания на ХХ съезде. Вечно мы кого-нибудь или что-нибудь скидываем с «корабля истории»! И саму историю мы принимаем пятнами, фрагментами: это берём, а от этого отрекаемся, тут играем, а тут не играем, а здесь вроде как и вовсе не мы были. А вообще-то хорошо бы начать с начала, - мечтает русский человек, - с чистого листа. Начать, как убежать куда-нибудь за Дон или за Урал и зажить вольной праведной жизнью.
В таком жизнеощущении есть что-то детское: первоклассник вырывает страницу с кляксой или даже забрасывает несчастливую тетрадь за шкаф. А может быть женское: женщины гораздо чаще, чем мужчины, ненавидят своих «бывших» и хотят зачеркнуть прошлое. Впрочем, мизантроп Шопенгауэр утверждал, что женщины и дети имеют сходный склад сознания.
Этот детски-женский подход свойствен всему русскому народу. Вот совсем недавно, у всех на памяти, в Перестройку пытались зачеркнуть всю советскую историю. У меня в сарае лежат журналы той поры: очень поучительное чтение. Прямо вот так хотели: взять и вырезать ножницами проклятое советское прошлое и сшить напрямую тринадцатый год с девяносто первым. И это подход не злонамеренной пятой колонны, вашингтоноского обкома или совковых агитпроповских недобитков – таков душевный склад и умственный облик русского человека. Он и о своей собственной маленькой жизни почасту думает и чувствует точно так же: тот же позыв зачеркнуть, объявить прошлое небывшим или, как минимум, фатальной ошибкой, начать сначала. С нуля.
А много ли достигнешь, начиная всякий раз с нуля?
Мне думается, мы сможем бодро двинуться вперёд, когда научимся уважать и принимать всё прошлое, всю историю целиком. Просто потому, что она наша и потому что - была. Об истории нужно размышлять, вникать в подробности, стараться понять, почему получилось так, а не иначе, что, кстати, у нас не особенно любят. У нас любят «морализировать над историей», как заметил ещё сто лет назад Николай Бердяев. А вместо размышления у нас торопливая смена картинки - с хорошей на плохую и обратно.
Со склонностью морализировать над историей близко связана наша лёгкая готовность каяться за какие-то якобы преступления прошлого – хоть Ивана Грозного, хоть Сталина, хоть вообще всей нашей «ужасной» истории без разбору, хотя на самом деле русская история в смысле кровавости ничем не отличается от любой иной, но мы не любим вникать в подробности. А вот американец Патрик Бьюкенен в нашумевшей книге «Смерть Запада» говорит, что наметившаяся в Америке тенденция каяться за что-то в прошлом (за геноцид индейцев, например, или за привоз рабов-негров – не за Ливию и Югославию, разумеется) – это признак упадка и вырождения. И, знаете, какая-то правда в этом утверждении есть.
Вообще, самые удачливые в истории народы никогда от своего прошлого не отрекаются – напротив, носятся с ним, лелеют. И всё как-то умеют обернуть себе на пользу, к своей славе. Никому не приходит в голову объявить Робеспьера или Наполеона кровавыми маньяками, к чему они вообще-то подавали многообразные поводы. Так нет же: ими гордятся, уважают.
Немцы прокляли всё, что связано с нацизмом? Мне кажется, тут больше дисциплинированного подчинения воле победителей, чем зачёркивания истории. А частным-то порядком многие вешают на стенку карту Германии образца 1939 г. Немцы, кстати, величайшие барахольщики и собиратели всякого и всяческого антиквариата. Есть и рынки и специализированные магазины всякой старой дребедени. Хочешь – можешь купить открытки, которые солдаты посылали с Восточного фронта, хочешь – кукол начала ХХ века. В пристрастном собирании простых бытовых реликвий – тоже уважение к истории, к прошлому. У нас этого нет. Этому нам предстоит ещё учиться, учиться и учиться.
А пока не научились – всё идёт по-старому. Вот недавно улицу Большую Коммунистическую, что на Таганке, переименовали в Антикоммунистическую – ул. Александра Солженицына. Точно так в 1924 г. Протопоповский переулок перекрестили в Безбожный – абсолютно идентичный подход.
Слава Богу, Мавзолей не снесли, а только тряпочкой занавешивают…
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →