Город видела мало – что увидишь за полтора дня, да ещё занятых конференцией? Но кое-что заметила.
В Архангельске шубы продают на каждом шагу, притом недурного качества. Оно и понятно: зима начинается в октябре и кончается в апреле. Но на улицах народ одет поскромнее московского. Попадаются старушки словно из моего детства – в пуховых платках. Встречаются тётеньки в меховых шляпках, исчезнувших из употребления в Москве. А красиво: дублёнка с меховым воротником и такая же меховая шляпка. Моя мама так одевалась в 70-х годах. А сегодня вообще непонятно, что надеть на голову, полагается ходить без головного убора, подражая иностранцам и невзирая на разницу в климате с Миланом и Парижем. Впрочем, и в Архангельске встречаются девицы в коротких курточках и чуть не с голым животом.
Вообще, в отвержении зимней тёплой одежды, в хождении зимой без шапки – во всём этом есть нечто жалкое. Очень хочется изобразить из себя иностранцев. Вроде тех негров из Конго-Браззавиля, которые считают высшим шиком накопить денег и экипироваться по моде рубежа 50 и 60-х – как одевались французские колонизаторы на момент ухода их из страны. В ЖЖ недавно были картинки: сидит довольный негр на помойке, разодетый в розовый или слоновой кости костюм в том далёком колониальном стиле. Вот так и мы щеголяем с голой головой при минус 20.
Снег а Архангельске рассыпчатый, искристый, сахарный. Улицы чистят очень приблизительно, до асфальта не дочищают, просто утаптывают. По обочинам сугробы, через них тропки. На улицах – ледяные скульптуры, затейливые и мастерски сработанные. На улицах часто встречаются ровные, плотные ели, словно с открытки. Я где-то читала, что шатровая архитектура древнерусских храмов – это подражание елке. Русскому человеку форма ели кажется воплощением строгой гармонии.
На окнах – морозные узоры, впрочем, не особо красивые, простоватые какие-то.
В центре много одинаковых двухэтажных деревянных домов на несколько квартир. Встречаются сгоревшие. Говорят, их поджигают, чтобы освободить место для строительства новых домов в престижных местах. Впрочем, особого размаха строительства я не видела. Что-то строят, но не особо много.
Деревянные дома считаются убогими и никуда не годными – вероятно, таковыми они и являются. Но вот что интересно. В Швеции я видела ТОЧНО такие же дома, и люди в них жили да радовались. Их просто надо поддерживать, вовремя ремонтировать, красить, и всё будет в порядке, а стоять они могут столетиями – при надлежащем уходе. А без ухода дома из любого материала легко превращаются в логово зомби.
Моя дочка недавно побывала на экскурсии в городе Боровске Калужской области, на родине Циолковского. Одна из местных достопримечательностей – пятиэтажки, разрисованные каким-то местным умельцем. Так вот она с девчонками заглянула вовнутрь. Говорит: «Это страшно!». Она девчонка с фантазией, так что тут же стала сочинять, что живут там какие-то особые существа, поселившиеся на место людей, покинувших эти дома. «Там реально страшно!» - говорила она, тараща по-особому глаза. Тут требуется некоторый культурологический комментарий: мы живём в зоне индивидуальной застройки, так что настоящих брутальных городских подъездов она не видела.
Возвращаясь к Архангельску, можно сказать, что ремонтировать и поддерживать нужно любые дома.
Кстати, деревянные дома сегодня в тренде. В нашем посёлке богатые люди всё чаще строят именно деревянные дома. Говорят: экология, по-другому дышится, теплее. Может, и так. Кстати, построить деревянный дом не дешевле каменного. Впрочем, и не дороже. А в Архангельске жгут деревянные постройки, чтобы на их месте сляпать «монолит-кирпич». Определённо над нашим народом тяготеет какое-то историческое проклятие: мы вечно начинаем жизнь сначала. И вечно как-то невпопад.
Гостиница, где мы жили, «хрущёвской» архитектуры: низкие потолки, большие окна. Свежий ремонт, прилично. Гостиница считается трёхзвёздочной – и вполне ничего себе, даже какая-то эстетика есть. Но! В холле первого этажа заляпан пол. Это понятно: люди входят, неся на ногах снег пополам с грязью, снег тает и образует мутные потёки. Коврик при входе наполнен влагой до хлюпанья. И никому нет дела. А проблема решается двумя способами: 1) постоянное наличие тётки со шваброй или 2) современный барьерный ковёр такого размера, чтобы по нему входящий сделал бы семь шагов. Про семь шагов говорю профессионально: мы продаём средства для уборки и поддержания чистоты. Вот это и есть тот самый менеджмент, которого у нас почти всегда не хватает.
На завтраке много еды, и недурной, но – чёрствые булочки. Вообще, эти порционные маленькие булочки – какая-то загадка. Они всегда чёрствые. В самолётах, в гостиницах. Неужели нельзя добиться свежего хлеба на завтраке? Ведь это, в сущности, очень дёшево, а имидж поднимает непропорционально затратам! В Европе на завтраке даже в дешёвых гостиницах хлеб всегда свежий. Ну купи хлебопечку, в конце концов! Вот это и есть тот самый таинственный, ускользающий, не дающийся в руки менеджмент.
Зато есть гладильная комната, где каждый может погладить (и даже постирать в машине!) свои вещи. Поскольку мне нужно было выступать на сцене, я погладила себе брюки.
По городу ездят автобусы, словно из музея истории автомобилизма. Мне кажется, такие ездили по Егорьевску, когда я там жила в детстве. Впрочем, не по Егорьевску – по Егорьевску ходили пешком, а из Егорьевска такие ходили в окрестные сёла.
Говорят, в Архангельске раньше ходили трамваи, но потом их почему-то сняли. Непонятно: вроде это экологичнее, чем автобус, но такое приняли решение. Без работы оказалось множество трамвайщиков. Руководительница нашего регионального центра тоже бывшая трамвайщица. Лишилась несколько лет назад работы – и вот занялась торговлей, создала центр. Сейчас очень довольна: доход её тысяч 80 чистыми, для Архангельска это очень порядочно. Нормальная зарплата тысяч 15, да и ту в последнее время наладились задерживать.
Вообще, доходы у народа невелики. В газете, среди объявлений, вычитала: фабричный ремонт обуви с обновлением. В Москве вряд ли кто прельстился бы такой услугой.
Поели в ресторане возле гостиницы, ресторан один из лучших, с дизайном. Народу мало. Цены: 1 000 руб. с человека за еду, что называется, «от пуза».
В целом город производит впечатление разрухи, припорошённой гламуром. Как и вся страна. Предприятия в основном стоят или работают в режиме «то погаснет, то потухнет». Лес, по рассказам словоохотливого таксиста, вокруг города весь вырубили, а делать современные доски, как требует мебельная промышленность, – так и не научились. Что-то всё не то, не так, не получается, вечно чего-то не хватает. Словом, не выгодно.
Тот же таксист показал нам снежную пустошь по дороге в аэропорт. На пустоши там и сям торчат какие-то развалины и повсюду топорщатся кустарники. Здесь в прежнее время был большой и богатый совхоз, производивший, как все подгородные хозяйства, овощи для города. Картошку сажали, выращивали овощи в теплицах – останки этих теплиц мы и видели. Тепличные хозяйства там, ежели по уму, очень нужны: климат холодный, а световой день длинный. Теперь всё это оказалось невыгодно. Всё невыгодно: и картошка, и огурцы, и салат. Даже треска куда-то пропадала, потом, впрочем, снова появилась, но уже по цене мяса.
На всём лежит печать неуважения к своей жизни. Будто люди махнули рукой на самих себя, сами себе они перестали быть интересны. Краеведческий музей, куда мы зашли, отапливается еле-еле (хотя в соседней гостинице – жара), а в воздухе висит скука и безнадёга. Словно его как-то стесняются закрыть. Или забыли. Впрочем, в соседнем художественном музее – поживее, мы встретили даже нескольких посетителей. Выставка там была устроена – женского портрета.
Улетали мы из стандартного аэропорта – точно такой в Ростове, в Екатеринбурге, ещё где-то я такой видела. А вот что особенное в этом стандартном аэропорту – это антикварная лавка. Попадаются занятные вещицы, цены гораздо ниже московских. Есть иконы 19 века, но я в них не разбираюсь. Чуть не купила настольную лампу годов 40-х, но как-то постеснялась своих подчинённых, что летели со мною: скажут: «Вот барахольщица!». Поэтому купила несколько декоративных тарелок (современных; я их коллекционирую) и – очень занятное приобретение! – Программу и устав Коминтерна 1933 г. издания. В самолёте читала о кризисе капитализма и перспективах мировой революции пролетариата – чрезвычайно, скажу я вам, поучительное чтение. Всё очень похоже на сегодняшний день.
В кафе съели по пирожку с капустой. Я выпила стакан кефиру. Из иллюминатора самолёта был виден ярко-рыжий закат над плотным слоем облаков. А потом совсем стемнело.