Я помню обсуждения, в какую школу меня отдать. Мои подружки по дому ходили в ближнюю, пятнадцатую. Она была совсем рядом, в соседнем дворе, мы туда ходили на выборы. Но пятнадцатая считалась плохой, вся дворовая шпана – из пятнадцатой. А где ей, вообще-то, быть - шпане? А вот продвинутые ходили во вторую школу, хотя это и несколько дальше, рядом с заводом. Эта, считалось, школа с традициями, учат там лучше, крепче. Андрюшка с Сашкой, моя приятельница Люся М. – все ходили во вторую. (Люся была старше меня на год). Решили и меня отдать во вторую, тем более, что прошёл слух, что первый класс набирает исключительно сильная учительница – Марья Ивановна Комарова. Вот к ней меня и определили – в 1 «А».
Велели приходить на так называемые «сборы» - 31 августа. Что-то вроде оргсобрания. Все дети явились в формах с белыми фартуками (мальчишки в серых пиджачках), а я в ситцевом платьешке. Мама рассудила: раз это просто оргсобрание – значит, форма не нужна. Как сейчас помню это платьице: светло-зелёный фон, на нём ромбы, а в каждом ромбе – вишенка. На ногах красные туфли с перепоночкой в форме буквы «Т». Шила платьице мама, она вообще мне всё шила. Остальное вязала бабушка. В те времена, когда одежды было не очень много, все свои вещички – помнили. Я лично помню практически всю свою одежду до конца школы. Потом – выборочно.
Мама довела меня до места и пошла дальше – на работу, на завод. А я – осталась. Очень мне было страшно, что столько народу и неловко, что все в белых фартуках, а я – в своих дурацких вишенках. Вот буквально пять минут назад платье казалось новым и дивно красивым, а теперь - дурацким. И букет у меня не было, впрочем, и у других не было. Подошла женщина и определила меня в группу детей, во главе которой стояла другая женщина с табличкой на палке – 1А. Потом кто-то что-то выступал на крыльце, я не расслышала, и нас повели в классы. В классах мы расселись, как указала Марья Ивановна. Мне досталось сидеть с мальчиком Ваней. Вообще, по моим наблюдениям, у нас было заметно больше мальчиков, чем девочек, что меня огорчило: обзываться будут, за косу дёргать... Нам рассказали, что надо иметь с собой, когда приходить. Занятия начинались у нас в 8-15. Потом Марья Ивановна провела нас по школе и показала, что где. Всё, что надо, в школе было: столовая, библиотека, пионерская комната, туалет на первом этаже, раздевалка в подвале. На первом этаже бил фонтанчик с питьевой водой – такие в то время бывали на пляжах и в других общественных местах. Фонтанчик был рядом с кабинетом директора. Потом сводили в школьный сад с яблонями и теплицами. На яблонях было много яблок. За садом, пояснила М.И. , ухаживают сами школьники, и мы тоже будем. На следующий день нам в класс поставили большую корзину с яблоками, чтобы мы подкреплялись на перемене. Но никто эти дары особо не ценил: у всех почти что были дома свои яблоки. Многие из моих одноклассников были из пригородной деревни Огрызково, которая была приписана к этой школе. Они жили в своих избах с садами, так что по осени яблок было – завались, свиней кормили, закапывали. Потом сказали, что можно идти домой. Во дворе меня ждала бабушка и мы отправились домой.
Толком школу я не разглядела, но мне скорее понравилось, чем нет. Первого сентября начались уже полноценные уроки. Вообще взяли нас в оборот основательно и сразу. Правда и дети были постарше, чем сегодня: требовалось иметь полные 7 лет. Мне было уже почти 8: я родилась в январе, и соответственно в январе 1-го класса мне исполнилось 8.
М.И. была потрясающей учительницей, сейчас ничего подобного даже представить невозможно. Пожилая, высокая, статная, с пучком полуседых волос на затылке, без намёка на украшения и кокетство. Ходила всегда в чёрной (или какой-то тёмной прямой юбке) и в вязаных кофтах, с хозяйственной сумкой, в которой носила тетради. Может, были у неё и лёгкие блузки, но мне она запомнилась в вязаных кофтах на пуговках. Такие же любила надевать моя бабушка-учительница, но у той всегда было что-то интересное: орнамент на груди или беечка какая-нибудь по воротнику, а у М.И. всё попроще.
Работа у неё была трудная: 42 гаврика, из которых большинство не знало даже букв, не говоря уж о чтении. Читать умели двое: я и Анечка С., дочка нашей почтальонши, остальные ни бум-бум. Тогда вообще считалось, что учить детей до школы ничему не надо: в школе научат чему следует. Но в то же время, надо сказать, именно эти две девочки, умевшие читать до школы, и стали двумя отличницами. Был у нас и параллельный класс – 1Б, тоже 42 человека; такой размер класса был в те годы нормой.
Сказать, что школа была тесная – ничего не сказать. Как удавалось организовать учебный процесс в таких условиях – ума не приложу, но – умели, и это тоже казалось нормой. Была школа очень маленькая – два всего этажа. Построили здание ещё до революции, там помещалось какое-то учебное заведение, где учился знаменитый лётчик Валерий Чкалов. Нам предписывалось гордиться знатным соучеником и брать с него пример. Тогда вообще дети постоянно с кого-то брали пример: с космонавтов, с героев войны, с пионеров-героев. У каждого был свой герой.
Так вот, учились в этой школе в четыре (да, именно так!!!) смены. Первая начинала в 8-30, затем шла вторая – с 12 до примерно четырёх, потом, с четырёх до восьми – четвёртая, а с середины второй до середины четвёртой – как-то умещалась третья смена. Уроков было меньше, чем в сегодняшней школе – в начальной школе – четыре, в средней 5. Но при этом учились по субботам самым полноценным образом. Тогда и взрослые работали по субботам полдня, до обеда. Спортивного и актового залов не было. Физкультура происходила в рекреациях. Они были не коридорами, а довольно широкими помещениями. Там стояли гимнастические скамейки у стен. Больше никаких снарядов не помню. В тёплое время занимались на улице, тогда дети не простужались от каждого ветерка, потому и можно было заниматься и в сентябре, и в октябре. А потом – лыжи, тоже на улице. Школьный двор казался огромным. Он и сегодня не маленький, но какой-то неприютный. Тогда по периметру двора росли огромные старые берёзы, а теперь они вырублены, видимо, засохли от старости.
Странное дело, ни у кого не было ощущения, что мы учимся в ужасных условиях. И туалет с его ржавыми трубами, весь какой-то зловеще-чёрный, никто не считал чем-то из ряду вон выходящим. Может, потому, что у многих учеников дома и такого-то не было. Но вообще туалету в те времена придавалось второстепенное значение, о нём и говорить-то казалось непристойно. Думать и рассуждать, считалось, надо о книгах, о будущей профессии, о политике, о международном положении, а нужник – он нужник и есть, чего о нём… При таком подходе к жизни школа наша не казалась ни нищей, ни убогой, ни даже бедной. Напротив, нас учили любить свою родную школу, говорили, что она замечательная, выучила столько прекрасных людей, которые трудятся во всех уголках нашей советской родины. Многие получили высшее образование, стали инженерами, врачами, военными. Многие стали квалифицированными рабочими. Это была сущая правда. Выпускники шли работать на два местных предприятия: парни на станкозавод, а девчонки – на меланжевый комбинат. Это, так сказать, базовый вариант, открытый для всех. А кто учился получше – те поступали в вузы, становились инженерами, врачами. Моя подружка закончила медвуз в Рязани и вернулась на работу в Егорьевск.
Я застала старинные парты – из цельного куска дерева. Парта – это выдающееся изобретение и инженерное сооружение. Теперь таких нет. Наверное, сделать их дорого, трудно и т.п. Парта представляла собой наклонный стол и скамейку со спинкой. То и другое было жёстко соединено меж собой. Скамья была на фиксированном и очень небольшом расстоянии от стола. Расстояние было настолько маленьким, что встать из-за парты было трудно. Для того, чтобы встать, была предусмотрена откидная крышка. Бесшумно встать и откинуть крышку парты – это было один из важных ученических навыков. Сама парта принудительно задавала школьнику правильную посадку во время письма. Я помню, как нас учили сидеть во время письма: от груди до края парты должен проходить кулак, ручка должна смотреть в плечо, локти не должны свешиваться. В результате голова не опускается, глаза не напрягаются. Трудно, но что делать – взрослая жизнь трудна.
Парта имела и символическое значение: «Довольно, Ванюша, гулял ты немало, пора за работу родной». Парта – ограничение первородной свободы, твоё тело и твоя душа не имеют права растекаться как угодно, а обязаны принять форму, направление. В этом был свой глубокий смысл. Интересно, когда была изобретена парта? Безусловно, в XIX веке: в дореволюционных гимназиях они были.
Сегодня все сидят как придётся и пишут как угодно. В результате ¾ подростков – кривые, сутулые, близорукие. Про почерк – и речи нет. Вчера показали шведскую школу, там теперь каждый может вставать на уроке, пересаживаться, сидеть где в голову взбредёт, хоть лежать. Учителя бессильны: школяры могут пожаловаться на «дискриминацию» и педагога уволят. Какие уж тут парты!
Единственное, что не удобно в партах, - трудно убирать пол. Но с современными швабрами – не особо и трудно. Швабры служили десятилетиями, их можно было красить. У нас верхняя поверхность была зелёная, а боковины – коричневые. В других классах, мне кажется, были чёрные столешницы. Парты были разных размеров в разных классах. За каждым классом был закреплён класс, ученики сидели в одном помещении, а не ходили по классам, как сегодня. Как в нашей школе обстояло дело с кабинетами физики, химии – не знаю, до этих предметов я там не доучилась.
Завтра продолжу.