Про Тверь – попозже, сейчас про Израиль.
Жили мы в гостинице Изротель в Тель-Авиве, недалеко от того места, где когда-то я была с нашими продавщицами-ударницами, награждёнными поездкой. Но тогда был май, и было довольно тепло, а сейчас февраль и не то, чтобы холодно, но страшно ветрено. Выйдешь на балкон – ветер так и рвёт, даже страшновато становится. Но всё равно приятно: видно море, дорожка вдоль берега, по которой непременно кто-то бежит трусцой. Евреи любят полезный образ жизни, и он пропагандируется и насаждается: например, повсюду поставили простенькие тренажёры, на который каждый может тренироваться. И не надо тратиться на фитнес центр. Тель-Авив производит впечатление тихого, безалаберного провинциального местечка. Дома довольно обшарпанные, на улицах по-азиатски грязновато. Не так, конечно, как, положим, в Каире, но и не Европа. Впрочем, стараются раздельно собирать мусор: стоят, например, специальные клетки для пластиковых бутылок. Дома небольшие, 3-4 этажа, уютные. Большие только гостиницы, офисные центры. Люди вообще должны жить в небольших домах, житьё в многоэтажке – подавляет, высасывает силу.
Из нашей гостинцы видно американское посольство. По крыше ходят морские пехотинцы и что-то проверяют.
Вообще, обстановка мирная и почти сонная. Только указатель в бомбоубежище напоминает, что в любой момент может громыхнуть. Ходят солдаты с автоматами. Автоматы им разрешают брать с собой, когда отправляются домой на побывку. Но прежде проверяют, в каких условиях живёт солдат. Автомат должен содержаться за тремя замками: один на входной двери, другой, положим, при входе в комнату, а откуда взять третий? Выход нашёлся: они приковывают автомат цепью с замком к чему-то крепкому – к трубе какой-нибудь (батарей у них нет). Это нам рассказала одна еврейская и одновременно солдатская мама – бывшая одноклассница моего мужа.
В общем, тут чувствуешь себя почти дома. В любой толпе есть кто-то, говорящий по-русски. Говорят хорошо, даже акцента не чувствуется.
Муж мой заранее списался со своими одноклассниками, живущими тут. Он учился в довольно знаменитой матшколе, выпускники которой в значительной своей части живут в Америке и Израиле. Муж рассказывал, что в его классе было треть евреев по паспорту и ещё столько же «по морде». Но тогда все были советскими людьми и еврейство ещё не превратилось в философию, профессию и социальное положение, как стало в Перестройку.
Одна девушка из школы пригласила нас в гости. Муж сказал, что это была самая умная ученица их класса и добавил: из девушек (он вообще «свинский мужской шовининст»). Вечеринку назначили на четверг – это вроде нашей пятницы – последний день перед выходными. Живут они километрах в 25 от Тель-Авива. Местечко вроде симпатичное, впрочем, в темноте не разберёшь: званы мы были на восемь часов вечера, раньше народ собраться не мог, поскольку все работают. Я подумала, что всё-таки сильно распустилась: уж лет пятнадцать могу распоряжаться своим временем, как хочу, а народ-то – работает от и до.
Живёт бывшая умная девушка с мужем из той же школы (только на класс старше) в хорошей большой квартире (метров 200 с верандами) в доме на пять квартир на огороженной территории с небольшим садиком. Дом, как это принято на юге, выстроен уступами, чтобы защититься от солнца. Из-за этих уступов квартира странной формы, но это придаёт планировке некую привлекательную неочевидность. Огромная веранда и крыша, на которой тоже оборудована веранда. Квартира чистая, но небрежная и захламлённая – то ли по-еврейски, то ли по-советски-интеллигнтски. У меня была когда-то компаньонка-еврейка, так вот она придавала большое значение дому, но он был у неё хронически захламлённым, несмотря на все хлопоты. А советские интеллигенты вообще убирать не умели, это я помню по квартирам на Юго-Западе, на Ленинском, где доводилось бывать ещё в старые времена. Вот эта квартира в Израиле напомнила мне те интеллигентские обиталища. Впечатление усугубляется составом домашней библиотеки: вся художественная литература на русском, кое-что по программированию на английском и ничего на иврите.
Было нас восемь человек: пять учеников школы, их учитель физики (он тоже тут) и двое посторонних – я и муж одной ученицы, из России, но не из их школы.
Самая умная работает программисткой, муж чем-то в этом роде. Сын отслужил армию и учится в университете где-то в Иерусалиме, кажется. Ещё одна одноклассница работает в банке, третья – тоже программистка. Которая в банке - не хотела долго засиживаться, т.к. назавтра – у неё дежурство. Зарабатывают все прилично, кое-что могут себе позволить, но не так, чтобы уж слишком много. Много путешествуют – и сами по себе, и по работе. Самая умная бывает по работе в Латинской Америке. Учитель – учительствует. Он занимается организацией олимпиад, возит детей на международные олимпиады в разные страны. Сын его, 38 лет, живёт в США, он что-то делает по научной части, я не поняла. Младший – в Израиле. Учитель говорит, что самые активные евреи ехали в Америку, там возможностей побольше, ну а он уезжал уже не слишком молодым, ну и решил осесть в Израиле и доволен.
Все эти люди работают по специальности. Никто из них не сделал грандиозной карьеры, не завёл собственного бизнеса, не зашиб большой деньги, но во всех в них чувствуется жизненная устойчивость и достоинство профессионалов, которого почти не встретишь у нас. У нас в последние двадцать лет все что-то нервно комбинируют, хватаются за то и это, едва научившись слегка чему-нибудь - тотчас бросают, чтобы схватиться за что-нибудь ещё или пуститься вдогонку за новой химерой. Такая у нас атмосфера, этим дышим. Отчасти поэтому у нас трудно заниматься наукой: ты тут уравнение решаешь, а люди там карманы набивают. Именно поэтому даже талантливые писатели не могут написать ничего по-настоящему значительного. Все мы подвержены зуду суеты. Все под её прессом. Мы все – лица без определённых занятий, без профессии. Мы, со всеми нашими, продвинутыми тачками и дизайнерскими квартирами, по существу дела, - люмпены, босяки, калики перехожие. По всей видимости, по иному и быть не может при той колоссальном технологическом одичании, которое мы наблюдаем уже двадцать лет. Учёные и специалисты нужны только для нужд промышленности, технологии, больше не для чего. Для индустрии они возникли, а при упадке индустрии – закономерно исчезли.
Нужны ли нам сегодня специалисты и знатоки? Очень даже нужны, только не нам. Сегодня, готовя даже и неплохих специалистов (что случается нечасто, но всё же случается), мы готовим их для других стран. Собственно, отъезд специалистов – это один из видов дани, которую платят страны третьего мира – первому миру. Бедные страны финансируют подготовку своих специалистов, а те закономерно уезжают. Это, конечно, не новость, но, поедая свежайшую израильскую клубнику, я как-то очень остро ощутила, как утекает наш человеческий капитал. Кстати, клубника тут строго местная; здесь брутально запрещён ввоз любых сельскохозяйственных культур, которые выращиваются в Израиле.
Собственно говоря, подготовка специалистов в любых областях, кроме гуманитарно-разговорных, в условиях деиндустриализации, только лишь увеличивает поток эмигрантов. Представление о том, что чем выше образованность народа, тем сильнее страна – верно только в том случае, если у страны есть своя промышленность. Если нет или она разрушается – эффект ровно обратный. Самые головастые – уезжают, и страна соответственно слабеет и глупеет. Так происходит не только в России, а повсюду. При этом уезжают совсем не только какие-то уж невероятно квалифицированные – просто нормально грамотные, умеющие что-то делать. Попалась цифра: 80% врачей с Ямайки работает за рубежом, а значительная часть больниц на Карибах держится за счёт кубинских медсестёр.
Поэтому подготовка специалистов в отсутствии промышленной политики государства – совершенно нелепо и по существу дела – вредно. Не для самих специалистов – для страны. Сами-то они себе дело найдут, если, конечно, взаправду что-нибудь умеют. Разговоры о том, что это даже очень хорошо, что все теперь могут работать везде, что весь мир теперь нам открылся, что очень даже замечательно приобрести международный опыт – так вот все эти разговоры призваны камуфлировать печальную реальность: мы являемся донорами, данниками Запада ещё и в этом отношении. В отношении самого ценного – человеческого капитала.
Нет, не за сионизмом уехали выпускники московской матшколы: на сионизм им наплевать. Правоверных евреев из них не получилось, они как были, так и остались советскими интеллигентами. Они уехали потому, что хотели быть профессионалами и специалистами, а у нас исчезла сама почва для этого. А почва профессионализма одна – промышленность, иной – нет. При отсутствии промышленности происходит деградация и одичание народа. И наука нужна не сама по себе, а в интересах промышленности. Что должно быть первичным: специалисты или промышленная политика? Мне думается, надо начинать промышленное возрождение – тогда будет ясно, какие специалисты требуются. И они появятся: так всегда происходило в истории – специалисты находились или создавались под задачу. Не наоборот.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →