domestic_lynx- December 3rd, 2017
Национальному исследовательскому университету "Высшая школа экономики" (НИУ ВШЭ) исполнилось 25 лет.
Она возникла в момент прискорбной российской конфузии. Сейчас это выразительнейшее, многозначное слово забыто, и напрасно. Значило оно и беспорядок, и расстройство, неразбериху, смешение всего с всем, неловкое, смешное положение.
При Петре I этим словом уклончиво обозначалось военное поражение: Прутская конфузия, Нарвская конфузия.
У этого дивно многозначного слова есть и научные значения. В психиатрии в прежние времена конфузией обозначалась спутанность сознания. А в теории гражданского права - возникновение права общей собственности на заменимые вещи, смешанные или соединенные таким образом, что выделить вещи конкретных лиц невозможно.
К чему я это пишу? А к тому, что всё перечисленное на диво подходит к тому, что было на Руси в 90-е годы: и поражение на всех фронтах, и неразбериха, и спутанность сознания, не говоря уж о возникновении права собственности невесть кого невесть на что.
То было время колоссальной путаницы понятий: поражение казалось победой, порабощение – освобождением, деградация – возрождением. Тогда Россия мучительно пыталась перелицевать самоё себя, освоить невиданные навыки, обрести рыночный УСПЕХ. Этот самый «успех» наряду с «конкурентоспособностью» были ключевыми словами эпохи, просто с языка не сходили у провозвестников новой жизни. Их слушали, разиня рот. И я слушала, и многие мои друзья слушали, ничего не понимая и шалея от обещаний. Простой люд ведь не только страдал и вымирал, как теперь многим кажется (хотя и это было) - он тоже, как мог, стремился отведать этой дивной новизны, пенистой, бурлящей, сулящей невиданные возможности.
То было время пылкой всенародной любви к Америке и вообще к Западу; помню, наш приятель, ребёнком увезённый в Америку, как раз в те поры вернулся в Россию и был окружён настолько пылкой и бескорыстной народной любовью – просто за американский паспорт, что это его самого поначалу озадачило. Простые русские обыватели усиливались стать иностранцами: на появившихся в обиходе карточках писали: «Сергей В. Иванов» - на американский манер. Люди стали по утрам есть мюсли вместо каши и уверять, что им так больше нравится; перестали хлебать суп и носить шапки зимой, потому что то и другое на Западе якобы не принято. И все стали зваться менеджерами. А стильные девушки стали говорить по-русски вроде как с акцентом.
Вот в такое время возникла "Вышка", немедленно ставшая модной, как всё западное и рыночное. Собственно, она и была создана на западные деньги для подготовки кадров для рыночных реформ. Она и называлась по-новому, по-западному: не совковый «институт», а «высшая школа», как в Лондоне и ещё, кажется, где-то. Никто и не скрывал её западного происхождения: тогда это было не стыдно, а очень почётно и желанно.
Прошло четверть века. Никаких строителей новой жизни "Вышка", понятно, не воспитала, разве что прилежных клерков колониальной администрации. А специалисты народного хозяйства, которые что-то полезное умеют – эти в большинстве воспитывались ещё в советских вузах и сегодня в большинстве перешагнули пенсионный возраст. Это я хорошо вижу по кадрам сельского хозяйства, а мой муж – космической отрасли.
Но сама "Вышка" за эти годы сильно продвинулась: раздулась до размеров МГУ, подобрала под свою руку множество заведений, никакого отношения к ним не имеющих. Про недвижимость я и не говорю: импозантное здание на Мясницкой плюс множество разных, разбросанных там и сям по Москве. И в других городах раскинула филиалы ВШЭ: учись не хочу. Вернее так: хочешь учиться – иди во ВШЭ. В торговом обиходе такая конструкция называется «выбор без выбора».
Заведение по-рыночному грамотно раскрутило свой бренд, по максимуму использовав тот флёр модности и продвинутости, который сам собой пал на него в эпоху Конфузии. Я уж не говорю об изобильном административном ресурсе.
При этом "Вышка" не почивает на лаврах, а демонстрирует правильное рыночное поведение. Говорю это как опытный работник торговли. Мы ведь с нею коллеги-торговцы: я торгую швабрами, они – образовательными услугами, не велика разница.
А торговец должен быть, в первую очередь, клиенториентированным: на что есть спрос на рынке – то и предлагать. Начиналось-то всё с экономики и финансов, а теперь есть всё: и филология, и философия, и журналистика с юриспруденцией, и даже структурная и прикладная лингвистика. Делов-то! Объявил приём, надыбал преподов по разным вузам – и вперёд. Преподов куча, стоят они дёшево, заплати побольше – набегут. Правда, иногда случаются конфузии. Сын друга нашей семьи почему-то решил овладеть прикладной лингвистикой, и очутился юноша в "Вышке". Там он учился-учился, а под конец выяснилось, что ничему приложимому хоть к какому-то делу его не научили. А ведь учился хорошо! Но это мелочи.
Так что юбиляр встречает юбилей в отличной форме и устремляется к завоеванию новых сегментов образовательного рынка. В том, как они продают себя и свои образовательные услуги – у них есть чему поучиться.
А вот учиться по специальности – любой – я бы у коллег по торговому цеху остереглась. Своих детей я бы не только туда не послала, а и постаралась удержать, если бы надумали туда пойти.
Всё-таки я, внучка двух советских учительниц, не люблю того бодрого, оптимистичного, гордящегося собой невежества, которое словно смог наползает и наползает на нашу жизнь, покрывая её своей ядовитой пеленой. Сегодня оно, это бодрое, уверенное в себе невежество постепенно проникает и в высшую школу. ВШЭ в этом деле шагает впереди.
Вот, например, экономист г-н Ясин, научный руководитель Высшей школы экономики. Как-то раз по "Эху Москвы" он с апломбом рассказывал, что при большевиках мы хлеб ввозили, а теперь вывозим, и это большое достижение, оно наглядно свидетельствует о преимуществах либерализма перед «совком». Как может хотя бы и заурядный специалист не знать простого: что главный потребитель зерна – скот. И случившееся изобилие зерна объясняется вовсе не эффективностью рыночной экономики, а прискорбным разгромом животноводства.
Подстать начальству - и подчинённые. Это давняя, 2013 года, заметка в АиФ Ирины Абанкиной, директора Института развития образования НИУ "ВШЭ":
- В царской России практически 80% населения было безграмотным. Учились только в городах, да и то избранные. Сегодня образование стало всеобщим, причём не только школьное, но и - на 90% - высшее. Не стоит забывать и о том, что мы отказались от телесных наказаний учеников, а в царских гимназиях они широко использовались наряду с зубрёжкой. Сейчас семьи планируют образовательную траекторию на 20 лет вперёд: с 2-3 лет отдать ребёнка в детский сад, потом в школу, в вуз. Ещё одно мощнейшее изменение - снятие дискриминации по полу. Не учились девушки в России 100 лет назад! Институт благородных девиц в Смольном - редкое исключение. Сегодня женщины более образованны, чем мужчины. И учатся девушки лучше. Наконец, сегодня достаточно школ, где можно получить образование на родном языке, а ведь сто лет назад некоторые народы России не имели даже своей письменности.
С тех пор автора не только не уволили за невежество, но она продолжает создавать теоретическую базу образовательных реформ в России.
Когда-то по горячим следам я написала пост в ЖЖ на эту тему, предлагаю его читателям в честь юбилея ВШЭ.
«Пару лет назад большим успехом пользовалась моя серия постов «Невежество и мракобесие». Ощущение такое, что эти прелестные феномены за прошедшее время сделали значительные успехи, хотя и времени-то прошло совсем чуть-чуть. Но прогресс мракобесия – налицо.
Вот вчера купили «Аргументы и факты» №39 для чтения в метро и изумилась, хотя меня вроде уж ничем не удивишь. Они там ведут рубрику «Что было в России в 1913 г. и что стало сегодня?» И вот теперь дело дошло до образования. Пишет такая Ирина Абанкина, директор института развития образования НИУ «ВШЭ» - надо понимать это какая-то богадельня при Высшей школе экономики.
Такое ощущение, что эта дама не училась в средней школе, никогда не читала детских книжек о жизни школьников до революции, воспоминаний сроду не читала.
«В царской России 80% населения было безграмотным», - пишет она. Когда? В пушкинские времена? К 1913-му году положение было уже cовсем иное. 73% призывников Первой мировой были грамотными. А по летней переписи 1917 г., проведённой Временным правительством, 75% мужского населения Европейской части России было грамотным. Русская молодёжь практически полностью была грамотной. С начала царствования Николая II начальное образование было бесплатным, а с 1908 г. – обязательным. Было множество церковно-приходских школ – двухлетних, а затем четырёхлетних. Там учили грамоте, арифметике, природоведению, церковно-славянскому языку.
В одной из таких школ училась моя бабушка, в селе Городок Волынской губернии. Сохранилось свидетельство об окончании этой школы. Красивая такая бумага, вроде современной похвальной грамоты. Любопытно, что портрет там был не Николая II, который правил тогда, а Александра III: видимо, в ту малороссийскую глубинку не успели завезти более современные свидетельства. Учились совместно девочки и мальчики. Моя бабушка была из крестьянской семьи, в свидетельстве так и указано: «Из крестьян Волынской губернии». К развитию этих школ приложил много усилий К.Победоносцев, Обер-прокурор Священного Синода. Он считал, что организация массового начального образования при церквах и во многом силами духовенства обеспечит соединение образования с воспитанием, которое не может быть иным, как религиозным. Действительно, при нём количество этих школ увеличилось в несколько раз. Это к тому, что, как пишет И.Абанкина, «Учились только в городах, да и то избранные».
А вот автобиографическая повесть замечательной советской писательницы Любови Воронковой «Детство на окраине». Там рассказывается о городской девочке из весьма небогатой семьи. Живут они тем, что держат трёх коров и продают молоко, дело происходит в Москве в 1912 году, в Мещанской слободе (возле нынешнего метро «Проспект Мира»). Девочка в 8 лет идёт в школу, в бесплатную, и все её подружки тоже идут. Девочкины родители умеют читать и вечерами читают вслух Гоголя. Да, собственно, никакие прокламации, листовки, подпольные газеты не подействовали бы, не умей народ, молодой, во всяком случае, массово читать.
Ещё прелестный пассаж из заметки научной дамы Абанкиной: «Не стоит забывать и о том, что мы отказались от телесных наказаний учеников, а в царских гимназиях они широко использовались наряду с зубрёжкой». «Мы» в контексте заметки – это мы нынешние, мы эпохи Высшей школы экономики. На самом деле, либеральный школьный устав отменил телесные наказания школьников ещё в 1864 году. Что в гимназиях перед революцией не пороли – это факт, который знает каждый хотя бы немного интересовавшийся художественными и мемуарными описаниями тогдашней жизни. Ни вымышленный «человек в футляре» Чехова, ни реальный Василий Розанов, преподававший в гимназии географию, учеников своих не пороли. Не было этого. В начальной школе, в сельской, в церковно-приходской, иногда ставили провинившегося на колени на горох, но бить не били. В воспоминаниях Горького о Чехове есть эпизод. Чехов беседует с учителем из глубинки и озабоченно спрашивает: «Это у вас в губернии есть учитель, о котором писали, что он бьёт детей?». Значит, это считалось отклонением, недопустимостью, грубим нарушением правил.
Касательно зубрёжки, т.е. запоминания наизусть, то теперь, конечно, это наследие варварства преодолено окончательно. Теперь ничего в голове держать не надо: потыкал в яндексе – вот тебе и знание. А чего там нет – того и на свете нет.
Но самое забавное авторесса оставила на конец заметки. «Не учились девушки в России сто лет назад!» Прямо вот так – с восклицательным знаком. Верно, негде бедолагам было учиться: не открыли ещё Высшую школу экономики. Но кое-как всё-таки перемогались. В начальной, в церковно-приходской школе учились вместе с мальчишками. Потом некоторые шли в гимназии. Гимназии перед революцией были безусловно во всех губернских городах, и порою по нескольку, и в большинстве уездных (по-нашему, в райцентрах). Там, где были мужские гимназии, были и женские. Гимназия не была профессиональным учебным заведением, она была учреждением общего среднего образования. Те семьи, которые посылали мальчиков в гимназию, посылали туда же и девочек. Обычно это были дети интеллигенции, чиновников, купцов, но, случалось и простонародье. Моя волынская бабушка сумела окончить гимназию даже поступила на высшие женские курсы в Петрограде, т.н. Бестужевские. Гимназии были мужские и женские, казённые и частные. В мужских гимназиях очень большое внимание уделяли древним языкам, а в женских их вовсе не преподавали, а соответствующие часы употребляли на современные иностранные языки французский и немецкий. Существовали гимназии и смешанные, где учились вместе мальчики и девочки, но это было скорее исключением. Такая гимназия открылась в подмосковном посёлке, где я живу, в 1909-м. В 2009 году торжественно отмечали столетие гимназии, преемницей которой считается местная школа, стоящая на том же месте. Там были вывешены документы, расписания, переписка учредительницы гимназии с т.н. Учебным округом, были выставлены дневники и аттестаты учеников…
Разумеется, уровень разных гимназий был разным, но в целом – довольно высоким. Во многих женских гимназиях был дополнительный класс – т.н. «педагогический», который давал право впоследствии преподавать в начальной школе и быть т.н. «домашней учительницей», т.е. готовить для поступления в гимназию детей, не ходивших до этого в начальную школу. Для девочки гимназии считалось достаточно. (Впрочем, например, большинство чиновников-мужчин тоже кроме гимназии ничего не кончали). Светские дамы, хозяйки дома, почтенные матери семейств, популярные писательницы и экзальтированные поэтессы серебряного века, прогрессивные журналистки, учрежденческие пишбарышни, модные тогда телеграфистки, дамы эмансипэ, и даже революционерки – в подавляющем большинстве имели за плечами именно гимназию.
Наряду с гимназиями были и так называемые институты – тоже учреждение общего среднего образования. Среди них – знаменитый Смольный. Он был действительно исключением – в том смысле, что по замыслу он готовил девушек для придворной карьеры. Не все попадали в фрейлины, но замысел такой был. Институты, как правило, были закрытыми учебными заведениями, т.е. девочки там и жили. Про Смольный есть хорошие воспоминания Водовозовой, которая там училась, а потом стала видным педагогом и деятельницей просвещения. Про институты попроще можно прочитать у знаменитой и бешено популярной до революции Лидии Чарской – она училась в одном из них. Герой повести Куприна «Юнкера» влюблён в девушку, которая учится в Екатерининском институте в Москве – это напротив нынешнего театра Российской Армии. Дети моего поколения и последующих читали, например, толстенную книгу «Дорога уходит в даль» Александры Бруштейн, где описывается дореволюционное детство интеллигентной девочки. Героиня учится п провинциальном институте, мечтает поехать в Петербург на высшие курсы.
О том, как именно «не учились» девушки до революции свидетельствует такой мелкий и проходной факт. Жена философа Бердяева вместе с сестрой, обе выпускницы заштатной харьковской гимназии, переводят для издательства книгу немецкого мистика Якова Бёме. Сегодня за эту работу вряд ли взялся бы выпускник переводческого факультета иняза (пардон, лингвистического университета): он эту книжку попросту бы не понял – потребовался бы кандидат философских наук.
Советская школа сталинской эпохи была во многом срисована с царской гимназии, включая форму одежды. Высокий (и никем не отрицаемый) уровень советского образования, существовавший тогда и во многом определивший успехи советской экономики, был заложен ещё в те давние, дореволюционные, годы, которые в Высшей школе экономики представляются эпохой дикости.
С конца XIX века складывается женское высшее образование – так называемые высшие женские курсы. Их было несколько, самые знаменитые Бестужевские в Петербурге и Герье в Москве. Преподавали там те же профессора, что и в университете. Моя бабушка успела поучиться на Бестужевских курсах в Петрограде (так стали называть Петербург с началом войны), но закончить помешала революция. Любопытно, что им преподавал знаменитый лингвист Бодуэн де Куртенэ. Потом она через много лет доучилась в педагогическом институте.
Есть данные, что перед революцией по количеству женщин, получающих высшее образование, Россия была на первом месте в мире. О женском высшем образовании много говорили, спорили. Это даже отразилось в романе «Анна Каренина». Там старая графиня Щербацкая рассуждает, как трудно нынче воспитывать девочек: всё какие-то новые веяния, девушки отправляются на какие-то курсы. Героиня романа А.Толстого «Хождение по мукам» учится на высших курсах на юриста. Это как раз 1913-й год. Курсистка в те времена – это был вполне определённый социальный и психологический тип. Есть даже известная картина Ярошенко «Курсистка».
Мне когда-то привелось прочитать тогдашние дискуссии о женском высшем образовании. Запомнилось, что кто-то беспокоился, как женщины-инженеры-строители станут лазить по строительным лесам в юбках.
Конечно, процент женщин, получавших высшее образование, был невелик, но нам, сегодняшним, не надо сильно обольщаться: современный гуманитарный вуз примерно равен тогдашней гимназии. Это я знаю на примере бабушки, точнее, двух моих бабушек. Истинное высшее образование могут воспринять, по моему ощущению, несколько процентов населения, но это не относится к заметке в АиФ.
А вот что относится – и самым непосредственным образом.
Что врать сегодня не стыдно – это давно известно. Ложь, политическая в особенности, нынче не считается бесчестием, а так – пиар.
Для так называемого учёного сегодня брякнуть чушь – не в укор. Не стыдно нынче явить дремучее невежество, неосведомлённость, непонимание самых простых вещей. Раньше, до эпохи универсального прогресса и прав человека, учёный, публично сказавший глупость, разрушал свою репутацию или, по крайней мере, наносил ей урон. Сегодня это наследие совка совершенно преодолено. Сегодня, говоря чушь, учёный свою репутацию не разрушает, а, напротив, укрепляет. Потому что он лишний раз засветился, отпиарился, повысил свою узнаваемость и известность своего научного учреждения, укрепил личный бренд. Сегодня сказать десять глупостей – гораздо лучше предпочтительнее, чем одну умную вещь. Даже если многим понятно, что сказана глупость, - всё равно по прошествии некоторого времени, систематически говорящий глупости на какую-нибудь тему, становится экспертом по данному вопросу. А сказавшего одну умную вещь просто никто не заметит, а паче того – не запомнит. Тем более, что умная вещь редко бывает столь же округло-приятной, незамутнённо-гладкой и незатруднительной для восприятия, как бойкая, занимательная глупость.
Но такое положение вещей – разрушительно. Для того, чтобы правильно действовать, чтобы принимать адекватные решения в любой области, необходимо знать объективное положение дел. Истину надо знать. Именно поэтому на протяжении всей истории ложь считалась постыдной, за неё всегда наказывали сильнее, чем за промах. Заповедь «не лжесвидетельствуй» возводит в религиозный абсолют то, что составляет условие любой продуктивной деятельности – истинное и объективное знание. В этом базис, основа жизни. Сегодня этот базис – разрушается. Нет ничего истинного – есть только мнение; преобладающее мнение заменяет истину; кто больше раскручен – тот и более прав – вот основы современной практической философии. Но действовать при таком подходе к делу нельзя. При таком положении в обществе – нельзя. Никто, собственно, и не действует.
Вы скажете: подумаешь какая-то Высшая школа экономики! Какая-то гуманитарная лабуда. Так-то оно так, но, во-первых, туда – представьте себе! – считается трудно и престижно поступить учиться. Да-да, поступить и учиться у какой-нибудь подобной тётеньки сегодня престижно и желанно! Во-вторых, это заведение вносит вклад в тот ядовитый туман, которым окутана вся наша жизнь и который мешает увидеть вещи как они есть, во всей их неприглядности. Я не хочу разбираться, сознательная ли дана установка в этой самой Высшей школе считать дореволюционную Россию царством дикости и невежества или авторесса написала свою глупость по свободному волеизлиянию и бескорыстному невежеству, - одно другого стоит. И это – общественно опасно». Как говорится, конец цитаты.
"Вышка" несёт на себе родовые черты того времени – времени Великой Конфузии. Исправить их – невозможно, они встроены, они составляют её несущую конструкцию. Говоря всерьёз, это орудие колонизации. Если мы начнём подлинную национально-освободительную борьбу – подобные заведения должны ликвидироваться в первую очередь.
